«Persona grata»: Михайло Шлафер

[Відео було видалено]

ВЕД: 11:20 на студійному годиннику, субота, і, як завжди о цій порі, на радіостанції «Ваша хвиля» проект «Персона грата». Проект, у який ми запрошуємо недійних, відомих людей, але намагаємося за допомогою методу допиту дізнатися про них ще більше. Я, ведуча Інна Якобенко, вітаю всіх, хто зараз нас чує, і, зокрема, нашого гостя — головного художника міста Михайла Львовича Шлафера. Доброго ранку вам!

ШЛАФЕР: Доброго ранку, шановні слухачі!

ВЕД: Михайле Льовичу, Ви, незважаючи просто на карколомне почуття гумору, про яке знають усі в цьому місті, завжди дуже лаконічні в ефірі, тому я прошу сьогодні гальма відпустити, бути максимально веселим, дзвінким, бурлячим, таким, яким Ви можете бути в компанії.

ШЛАФЕР: Ну, я постараюсь, но я сразу честно скажу, что всех своих знакомых и друзей, которые с «карколомным» чувством юмора... То обычно юмористы — это серьезные, солидные и такие угрюмые люди. И как-то я не помню, чтобы они ходили и звучали по улицам... Там смех и радость. Это правда.

ВЕД: У всех с «карколомным почуттям гумору» плохо заканчивается...

ШЛАФЕР: Чем карколомнее, тем он угрюмее.

ВЕД: Вони просто акумулюють енергетику для того, щоб десь виплюскувати, коли це треба, десь публічно.

ШЛАФЕР: Наверное да, логика такая, что если вы увидите человека, который рыжий клоун и брызжет весельем, то это точно не юморист. Я это все знаю наверняка.

ВЕД: Добре. Давайте спочатку почнемо не про гумор, тому що так сміятися, як Ви зараз можете собі дозволити, Ви не завжди сміялися, скажімо, предметно Ви почали сміятися, займаючись карикатурою з 1982 року. Але до цього ще було навчання, було дитинство, була сім’я і т.д. Ви — корінний полтавець?

ШЛАФЕР: У меня папа был военный, я родился в Венгрии, но в 1, 5 года мы переехали в Полтаву, да, я себя считаю коренным полтавчанином.

ВЕД: Отже, з’ясували, батько був військовим. А мама чим займалася? Чи вона вдома, як завжди, у військових дружини берегли домашнє вогнище?

ШЛАФЕР: Мне повезло, до 6 лет она была дома, «стерегла вогнище», а потом она всю жизнь проработала в книжном магазине, поэтому я, как бы, «пасся» в книгах тогда, когда они были дефицитом. Я могу сказать, что читал я много.

ВЕД: Такой «книжный черв» в хорошем смысле слова...

ШЛАФЕР: Да.

ВЕД: Коли вони були дефіцитом і коли десь під полами на ринку продавали молдавського видавництва на сірому папері такі книжки, як Сіменон, Агата Крісті і т.д....

ШЛАФЕР: Я даже не помню, шо было «під полами», книги продавали и в книжних магазинах. И как-то интересно было, когда Сорочинская ярмарка... И возили выездные... Книжная торговля там... И народ всегда думал, что туда везут дефицит. А на самом деле, Сорочинская ярмарка — это было поле для того, чтобы сбагрить...

ВЕД: Що залежалося, ..

ШЛАФЕР: ... то, что не идет.

ВЕД: Михайле Львовичу, палітра Ваших книжкових вподобань, Вашого читання, вона склалася якраз у той час, коли мама працювала в книжковому магазині? І хто на неї впливав, формував?

ШЛАФЕР: Нет, как раз никто, просто читалось все подряд и, я думаю, что это было просто так, системы не носило. Просто была потребность в чтении изначально. Сейчас проще, сейчас комп’ютер как носитель информации... И потребность получать информацию... Никто не спрашивает, чего ты там в компьютере, интернете роешься... А люди получают. А тогда, наверное, потребность получать информацию была из книг, из газет и журналов, потому что печатные издания, ну, и телевидение в общем-то были единственным источником. Поэтому системы не было. Ну, а потом я приучился первые свои да и последующие гонорары (я в общем-то правило себе завел) тратить на покупку книг, особенно там альбомов по искусству, то, что считалось такое недоступное и дорогое. Как раз там гонорара в одной газете хватало на альбом.

ВЕД: Тобто, по кількості альбомів можете згадати, скільки у вас було творчих гонорарів?

ШЛАФЕР: Да.

ВЕД: Але (я про себе, наприклад, говорю в даному контексті) інформацію знайти — безумовно, не треба довідники листати і т.д. Інтернет... Навіть не уявляєш, як ми років 15 тому без цього всього обходилися. Але книжку, наприклад, в улюбленому кріслі, десь там на килимі розтягтися чи з чашкою чаю... Усе-таки не на стільці чи на кріслі перед комп’ютером. От художню літературу, чи Вам все одно, де читаєте?

ШЛАФЕР: Нет, совершенно точно могу сказать: это значит на диване на животе, бутерброд с «Докторской» колбасой и книга. Вот это был такой высший пилотаж, тогда отключаешься и можно день-два... Главное, колбаса ж была настоящая «Докторская». Ну вот и...

ВЕД: А зараз?

ШЛАФЕР: А сейчас почти не читаю, потому что...

ВЕД: Колбаса «Докторская» настоящая закончилась и смысла читать нету?

ШЛАФЕР: Читаю, безусловно, но уже не так, а потом — интернет никуда не делся. То есть, ты информацию получаєшь, но уже другого содержания. И другие новости, и другие книги, потому такой потребности в чтении сейчас нет. Хотя вот с удовольствием читал именно из-за того, что чувствую: надо почитать, чтобы успокоить организм.

ВЕД: І що заспокоїло Ваш організм?

ШЛАФЕР: Я сейчас оформляю 10-томное издание писателя Леонида Бразова, то я как раз читаю для того, чтобы иметь представление и знать предмет иллюстрирования. С удовольствием почитал.

ВЕД: Зрештою, наш земляк. Людина поряд жила, можна сказати.

ШЛАФЕР: Да, и интересно, и красиво, и хорошо, получил большое наслаждение.

ВЕД: Ваша альма-матер — Полтавський технічний університет, колись він називався будівельний інститут. Архітектура?

ШЛАФЕР: Нет. ПГС, промышленное и гражданское строительство. И в следующем году будет 30 лет, собираемся, выпускники... Интересно, хотя и не заметно, как оно пролетело.

ВЕД: Ви якось зізнавались в інтерв’ю, що карикатури почали малювати десь приблизно з того періоду, коли пішли в художню школу, але якось їх оприлюднювати, показувати на широкий загал вдалося на шпальтах газети і, зокрема, таким патерналістським жестом Павла Стороженка. Завдяки йому це вдалося зробити і, власне, з того часу Ви відчули, що, мабуть, карикатура — це теж шматочок Вашого життя.

ШЛАФЕР: Ну, не так, и не так. Просто когда я все время говорил, что карикатура — это как образ мышления, а не то, что ты подчиняешься веяниям времени. Когда я рисовал, ну, там, смешные картинки или изошутки, я понятия сам не имел, что это карикатура. Потому что очень многие рисуют для себя. Я общался там со студентами техунивера и сейчас, то практически каждый имеет у себя подобный запас графических картинок там в тетрадках каких-то, конспектах и т.д. Но не каждый потом может выйти с этим наружу. А вот тут, в этом плане, мне повезло, мне встретился Павел Стороженко, бывший редактор «Полтавського вісника», с которым мы до сих пор плотно сотрудничаем, потому что он пишет великолепные юмористические вірші, и пародии, эпиграммы, и я их до сих пор оформляю. Но он меня тогда вывел на странички «Полтавського вісника». А потом я познакомился с великолепным карикатуристом Сабукиным, который один из самых ведущих карикатуристов в мире оказался и который меня принял в свое время как своего, по-доброму, радушно и, по сути, он помог войти в какой-то мир карикатуры, который принято там называть сейчас. Поэтому я себе тоже слово дал, что если у меня будет получаться, я буду помогать таким же молодым, которые хотят выйти... Ну, пока, как бы, почти не встречались.

ВЕД: От, у відомих карикатуристів, принаймні, їхній стиль уже є авторським, їхні персонажі, вони взнавані. От Ви кажете Кособокін, у мене одразу малюється персонаж: лисий, такі, як п’ятаки, круглі очі і такий похмільний ніс. Типажність така його, ну, ні з ким не можна його, наприклад, сплутати... Ваша «фішка», Ваших карикатур, особливість яка, Ви от як автор бачите, чим вони відрізняються?

ШЛАФЕР: Я старался как автор пытаться вот графикой донести какую-то мысль-сюжет и несколько раз у меня менялись персонажи, образы, а потом все равно скатываешься на какое-то... Ну, тут я скажу, что мозг говорит, а рука делает. Откуда это берется — непонятно. Я просто уверен, что и Кособокин делал разные персонажи, но потом в конце-концов тот персонаж, который доносит мысль, на том в итоге и останавливаешься. И я вот уверен 100%, что это не из-за того, что он остановился там в своем каком-то творчестве, а потому, что так мозг говорит, что вот это тот образ, который донесет твою мисль, и он оптимальный. А потому как мысли у разных карикатуристов они могут пересекаться, вот, но мозги у каждого свои, поэтому получаются персонажи разные и одна и та же мысль, но доносится по-разному. Это безумно интересно.

ВЕД: У Вас була серія карикатур, яка називалася, умовно, «Доктор Капець». Полтавські лікарі не перестали з Вами вітатись після оприлюднення цієї серії?

ШЛАФЕР: Я її не оприлюднював...

ВЕД: Щоб була можливість лікуватись...

ШЛАФЕР: Это у меня в планах, там был удивительный эффект. Я когда докторам показывал, они тогда говорят: мы ночь не спали, мы тебе сюжеты принесли. То я думаю, что я запущу это интерактивом специально для докторов, чтобы серия пополнялась образами народными докторскими.

ВЕД: Як соціальну рекламу в ____ розмістити.

ШЛАФЕР: Ну, в общем-то да, потому что потом доктор Капец я несколько раз находил, он как образ начал проявляться. Но когда я придумывал, тогда точно такого не было. Поэтому, ну, не знаю. Я думаю, что все-таки пройдет.

ВЕД: Михайло Львович, ми зупинились на тому, що Ви виросли в сім’ї військового й людини, яка мала безпосереднє відношення до книг і також формувала Ваш світогляд. У Вас були брати і сестри?

ШЛАФЕР: У меня старшая сестра, которую я очень люблю и с которой нас связывает очень многое. Вот на счет военнослужащего и работницы книжного магазина, я тут тайны не открою, потому что интересно: они или берут от родителей то, что они могут, или категорически не берут ничего. То папа был у меня военный, но он был связист, и он всю жизнь там с паяльниками и с радиолампами. И у них там свои «фишки» были, что вот он старый ламповик, еще довоенный. Он не признавал жутко диоды, транзисторы, а потом, когда появились микросхемы, он совсем увял, потому что с микросхемами делать было вообще нечего радиолюбителю. Он мне привил такую стойкую нелюбовь к радиодеталям, к пайке и этим транзисторам, что в принципе для меня сейчас даже и комп’ютер... Я в заднюю часть туда ему не заглядываю вообще и очень рад, что в общем я от этого далек. А от мама как раз с книжным магазином, то...

ВЕД: Сделала свое дело..

ШЛАФЕР: Сделала свое дело, того что читать книги я полюбил.

ВЕД: Ви самі свідомо вибрали саме будівельний інститут і цю спеціальність — «промышленно-гражданское строительство», ПГС воно тоді називалося, чи Ви дослухалися порад батьків чи когось із родичів?

ШЛАФЕР: Ну, тут парадокс, наверное, с карикатуристом или с юмористом, скорей всего, потому что мне сказали: художник — это не специальность, вот иди в строительный. Причем такой кондовый ПГС, станешь строителем, а потом делайся художником, на здоровье, но у тебя должна быть твердая специальность. В итоге я стал строителем...

ВЕД: А ця твердая специальность довго Вас годувала?

ШЛАФЕР: И она честно умерла там в 1991 году, но не в этом дело. Во-первых, институту я очень благодарен, потому что учеба была и сложной, и база хорошая, и кругозор, и интеллект, т.е. наш техунивер дает действительно хорошее классное образование. Но в конечном итоге получилось — стал художником не просто, а главным. Так что, я думаю, если б я закончил художественный институт, я б, наверное, сейчас бы был строителем.

ВЕД: Логіка в цьому певна є. «В нашем безумном-безумном мире» все має певну логіку. Ви — людина, яка весь час так чи інакше, колись паралельно, зараз як би в середині процесу якогось творчого полтавського нашого і не лише полтавського, а й загальноукраїнського і т.д. Для Вас особисто, як для людини, яка, ну, як мінімум, може оцінити бачене, які були такі в хорошому сенсі потрясіння, хто на Вас справив якесь таке світоглядне, переломне враження: чиїсь роботи, картини, музика, можливо, як для людини, яка може оцінити чийсь творчий високий доробок?

ШЛАФЕР: Значит, даже не готовился специально, но ответить могу сразу. Попал в Эрмитаж. В Эрмитаж, когда ты не был никогда, а смотрел в книгах, читаешь, ты ожидаешь там нечто. И попадаешь — І этаж, античный зал, потом ІІ этаж идешь там по классикам: Тициан, Рембрант. Там казалось бы что? Ух! Это мировая! А реально получилось так: проходишь 1 зал, 2-ой, на 3-ем ты уже не реагируешь, на 4-ом отключился и ты фиксируешь факт того, что да, ты увидел Тициана, да, ты увидел Рембранта, отметился и галочку поставил. Попадаешь на 3-ий этаж, и первая встречает небольшая скульптура «Поцелуй Родена». И тут так: раз — и остолбенел, потому что я никогда не представлял, чтобы от скульптуры какая-то такая энергетика исходила. Нереальность вот этого чувства — там любовь и поцелуй. Это ты ходишь просто открыв рот, можно смотреть там полдня, день, а потом пошел по экспрессионистам... Вот это для меня был перелом. Потому часто, когда ты в художественной школе, да, тебе рассказывали об экспрессионизме, о впечатлениях, а когда ты смотришь на картину и понимаешь там не глазами, а понимаешь душой, то вот ты переживаешь то, что переживал художник, когда эту картину писал. Вот это был перелом, потому что в Эрмитаже мне как раз запомнилось — 3 этаж, зал импрессионистов. При всем при том, что это царский дворец, надо, казалось, любоваться залами, паркетом, парадными, этими всеми вещами, а впечатлил импрессионизм. Вот это, как бы, то, что запомнилось, именно то впечатление, которое в чем-то переломило, а потом даже подсказало, даже собственно как для себя оценивать те картины и вообще искусство, которое ты видишь. То есть если ты сопереживаешь с этим произведением, испытываешь какие-то чувства, которые художник вкладывал, — это здорово. Если ты смотришь — великолепная картина, а она тебя не трогает, ну да, ты говоришь: да, видел, как бы, , хорошо, но она не моя. И это, наверне, нормально.

ВЕД: 2004 року, саме коли були вибори в Україні, Ви взяли участь у міжнародному конкурсі політичної карикатури. Мені весь час здавалося (я багато років Вас знаю), що Ви — людина, яка не менше хотіла б мати політичних якихось проектів. Чи це так здається? От участь у цій міжнародній виставці... Це було як за компанію, Вас запросили, чи це свідомий вибір, Ви спеціально готували роботи на цю виставку?

ШЛАФЕР: Я бы так сказал, что у нас жизнь переплетается с политикой, и все мы в какой-то степени причастны. И если б я сказал, что я там стараюсь от этого отойти, это было бы неправда. Потом, когда ты так думаєшь, вспоминаешь, о чем ты рисуешь, то оказывается там, наверное, процентов 50 или 60 карикатуры, они так или иначе политические. Политические, потому что в принципе они отражают те мысли, которые есть в голове. Тем хорошо быть карикатуристом, я еще раз скажу, что ты просто на бумагу ложишь то, что тебя волнует в настояний момент. Если тебя волнует политика, и ты это положил на бумагу, карикатура получается политическая. Но я еще раз говорю, что, как бы, нельзя все время смеяться над тем, как человек упал в лужу или ему тортом в лицо заехали. Юмор ситуации, он смешной и интересный, но сиюминутный. Бывает там философский, бывает поглубже. В плане политической карикатуры меня что вот тоже не поразило, а просто впечатлило, было інтересно... Мне довелось быть в Румынии на семинаре карикатуристов, я познакомился с французским карикатуристом журнала «Пари мач». Сам он из Венесуэлы, такой интересный человек, лет 65 ему было, а мы с ним общались, ну, буквально жестами, каким-то интернациональным языком, друг друга понимали. То он рассказывал о своей работе, она примерно выглядит так. Он в этот журнал приходит, ему дают последние новости, причем внешнеполитические, и он ухитряется положить на бумагу графическое изображение, то что мы называем политической карикатурой, то, как он чувствует, прочитав эти новости. И это изображение сразу идет на печать. И людям это нравится, т.е. там есть потребность в таких вещах, т.е. политика глазами человека, который может не словами это выразить, а графикой. Посмотрел на наши издания и понял, что у нас или нету такой потребности, или газеты к таким вещам еще не пришли. То есть, как бы, политической карикатуры в таком понимании у нас пожалуй-то и нету...

ВЕД: Широкому загалу відома картинка, яка була розтиражована, мабуть, у сотнях офісів: лелека, яку за шию душить жаба, яку наполовину заковтнула ця лелека. Тобто лозунг такий: боротись і не здаватись і т.д. Що ще, чому належить авторство Шлафера, таке відоме далеко за межами Полтави є?

ШЛАФЕР: Сразу скажу, что это карикатура не моя, я, точно так же, как все, ее увидел распечатанную, не в интернете, просто у меня есть на эту тему интерпретанция. Мне стало интересно, что же будет дальше, с этой лелекой и с этой жабой. У меня в общем-то родилась карикатура на тему: что стало после того. Ну, сидит такая старая толстая жаба, да, в халате, в тапочках, и у нее как охотничий трофей — голова этой лелеки, прибитая к стенке гвоздями, ну, и надпись: «Будем жить». Вот эта получилась известная, а не та, которая была в интепрнете. Ну, была карикатура, называлась «Я экономил на рекламе», там стоит нищий с табличкой. Потом увидел ее в Харькове на вокзале растиражирована.

ВЕД: Я бачила, у багатьох полтавських офісах є, я думаю, що тільки в полтавських.

ШЛАФЕР: Ну, это такое дело. Интересно было: просто напечатали в газете «Сільскі вісті», без разрешения, без авторской ссылки. И уже было такое ощущение, что вот тут вы, ребята, попались, сейчас мы авторские права начнем. Я уже с адвокатами пообщался. Они сказали: да, дело выигрышное, и только мы начали составлять запрос, закрыли эту газету, коммунистические мировоззрения, так что не срослось.

ВЕД: До речі, про «коммунистические мировоззрения». Вам ніколи не пропонували вступити в партію?

ШЛАФЕР: Пропонували, на заре, в проектном институте предложили вступить, а потом сказали: извини, у нас сейчас идет прием...

ВЕД: Макулатури?..

ШЛАФЕР: Нет, формулировку сказали: мы принимаем рабочих заводов и квота на работников сельского хозяйства, вот, а на проектировщиков перебор, поэтому в общем так сиди и не дергайся. Ну, я сильно не возражал, потому что...

ВЕД: Ви не «успели дернуться», а тут — раз, і все розпалося, так?

ШЛАФЕР: Нет, просто я по жизни... В комсомоле то я был, я всегда был в «Комсомольском прожекторе» и тесно делал прессу, газеты, вот. Потому я думаю, если бы я и вступил в партию, я б там... Был какой-то журнал «Красный агитатор», что-нибудь подобное...

ВЕД: Тобто з’ясували ми зараз, що був у Вашому житті проектний інститут. Як Ви дійшли до думки, що варто щось своє організовувати й виникла Ваша рекламна агенція?

ШЛАФЕР: О, это такой классный вопрос ! Опять же ж, наверное, тут с точки зрения карикатуриста. У меня так получилось в проектном институте, я достаточно быстро стал там средним звеном, руководителем группы. И начал руководить архитектурно-строительной группой, и прошло года 2, и я вдруг с ужасом понял, что мне вот 24 года, я руководитель группы, прихожу на работу в 8, потом в 11 часов 15 мин. перерыв, настольный тенис, потом в 13.00 — обеденный перерыв, можно пойти выпить чай, съесть блинчик, в 3 часа опять перерыв 15 мин., настольный тенис, 17.00 — конец рабочего дня. И стало понятно, что 24 и еще 26 лет до пенсии ничего не поменяется. И когда ты представил, что ты уже 26 лет жизни будешь этим заниматься...

ВЕД: 26 лет день сурка...

ШЛАФЕР: Да, приходить, играть в тенис, идти на обеденный перерыв, и до 50 лет у тебя жизнь расписана, мне так стало жутко, правда. Поэтому, когда появилось кооперативное движение, я туда сразу с головой, тоже в проектное, но уже, как бы, на свои хлеба. И потом, когда начались у нас скачки цен 10 раз, там 1990-е годы, строительство померло, я ушел в редакцию газеты «Цілком відверто»...

ВЕД: Потім у Вашому житті були «Жовті сторінки», у паралельному житті...

ШЛАФЕР: Да, я занялся тем, что оказалось на самом деле. И я рисовал в газете, пошел занимался прессой, ну и, потом плавно сделали мы свое рекламное агенство, т.е. одно следовало из другого. Но школа была хорошая, безусловно.

ВЕД: Що повинно було статися в житті, щоб Вам знову захотілося приходити в міськвиконком у кабінет головного художника на 8-му чи на 9-ту, млинчики, теніс, о 17-ій домой? Що сталося, що Ви прийняли цю пропозицію?

ШЛАФЕР: Сталося... Сейчас скажу: накануне 300-летнего юбилея Полтавской битвы мне предложили войти в команду и стать главным художником города. А я когда подумал, что Полтаву, которую знают по Полтавской битве во всем мире, и 300 лет, и ты можешь, собственно говоря, не только подготовить это событие, но и каким-то образом поучаствовать и войти таким образом, сказать там потом, что да, было 300-летие празднования, и я в то время был главный художник города, ну, я даже не колебался. Это правда, потому что вообще был год такой интересный: 200 лет со дня рождения Котляревского, и 65 лет Победы над Германией от фашизма, поэтому, как бы, ... Ну, действительно, мы город свой любим... Если есть возможность себя как-то проявить... Тут была такая возможность, то в общем-то я меньше, что я исполком и чиновник, а больше, что свои знания и опыт можно в этом плане каким-то образом отдать, проявить, то пошел, да.

ВЕД: Михайле Льовичу, Ваші друзі в кулуарах називають Вас: «Как говаривал великий Миша», і дуже часто Вас цитують. Зокрема, кажуть таке: «Дружок, вот ты сейчас только думаешь, как зайти в это здание, а я уже думаю, как я из него буду выходить». Ви особисто, от вони у Вас черпають оцю житейську мудрість, а Ви у кого насотуєтесь цієї житейської мудрості? Хто для Вас є таким певним гуру в сенсі запозичення такої якоїсь?..

ШЛАФЕР: Как те, кто называет, они же, собственно, мало чем и отличаются. Потому что с дурачками я как-то сразу старался не общаться, а мы мало задумываемся, что на 100 человек, допустим, 5 дураков, и тебе кажется, что они тебя окружают. ...У меня есть абсолютно четкое понимание, что 95-то нормальних, а из этих 95 так половина просто умных, надо просто стараться видеть нормальных людей и там, где ты их воспринимаешь как обычное явление. Для нас же нормально, когда небо, сонце, и там, когда зима и солнца очень долго нет, тогда только начинаешь замечать: ну вот, как же, вроде ж должно выйти. Так и тут. Когда дураки обступают, надо как-то отдавать себе отчет, что их на самом деле мало, просто они очень активны, но...

ВЕД: Нейтрализовать их ...

ШЛАФЕР: Черпать надо-то от умных. Ну, в этом плане я... Когда-то мы сидели с моим другом Женей Самойловым на передаче у Инны Якобенко...

ВЕД: Це було 100 років тому...

ШЛАФЕР: Да, и нас предварительно спросили: вашу любимую мелодию, какую вы хотите услышать? Ну, я подумал и сказал, пусть будет инструментальная гитара. И так Инна Якобенко сидит и говорит: а сейчас для Михаила Шлафера будет его любимая мелодия и там в окошке такие страшные глаза оператора и жестикуляция какая-то, и она говорит: для него мы включим «Лунную сонату Бетховена». И я сижу...

ВЕД: Я не пам’ятаю цієї серії зовсім, але я думаю, коли страшні очі оператора, то він не знає, що мені потрібно...

ШЛАФЕР: А я думаю: вот оно, как великие, делается, да? Это Михаил заказал «Лунную сонату Бетховена», и тогда вот как Ленин...

ВЕД: Та ну, було б там — бринь-бринь, а то Бетховен...

ШЛАФЕР: Сидел и слушал.

ВЕД: Михайло Львович, але окрім всього, про що ми говорили, якихось у Вас житейських таких пристрастей і т.д.... У Вас є «одна, но пламенная страсть» — маленька така мазанка-хатка десь не дуже далеко від Полтави, вибілена глиною, з долівкою, з димком, калиною і т.д., і там Ви експериментуєте, вирощуючи квіти. Наскільки у Вас вистачає часу ще й на це?

ШЛАФЕР: Это такой же блеф, как и «Лунная соната». Просто когда хочется немножко отвлечься, можно съездить в лес, собрать грибы, погулять по лесу, но это ж все лень. От лени, допустим, чтоб не выезжать 10 раз, хотелось выехал там в лес и где-то там остановился, переночевал. Вот пришлось найти эту хату недалеко от Полтавы в сосновом лесу. Ну, а как времени не хватает, то максимум, на что сподобился...

ВЕД: ... переночевать..

ШЛАФЕР: Это побелить, сделать эту «долівку». А гладиолусы, опять же от лени, потому что когда их втыкаешь луковицу в землю, потом ничего делать не надо, они сами вырастают.

ВЕД: Вопреки всему...

ШЛАФЕР: Да. Поэтому я призываю всех ленивых людей равняться на ленивых людей. Они ничего не делают просто так, а вот от лени выбирают такие оптимальные варианты. Вот тут и все. Поэтому хата есть, потому что, как бы, ничего другое — времени нет, гладиолусы, потому что они...

ВЕД: На прополку времени нет...

ШЛАФЕР: Да, они простые, вот и все.

ВЕД: Я знаю ще про одну Вашу пристрасть — гастрономічну, Ви любите готувати. Це від чого? Не довіряєте «общепиту»?

ШЛАФЕР: Нет, это от жены.

ВЕД: От жены?

ШЛАФЕР: Да, это тоже считается, когда ты стоишь у плиты, ты там делаешь какое-то священное действо, и тебя никто не трогает. И тогда ты говоришь: все, все, я пошел на кухню готовить, можно там 2 часа стоять о чем-то думать, а попутно кидать мясо на сковородку. А потом все, что там произошло, ты подаешь как уникальное блюдо, но помалкиваешь о том, что 2 часа тебя никто не дергал, не рассказывал, что надо ремонт в квартире сделать, там где-то что-то привезти. Ты ж говоришь: я готовлю, это вот мое хобби, и тогда все: «Ах, да, это святое...». Тут никто мешать не будет, а то ж плохо пожарится. Поэтому... Но официально — да, я, как бы, люблю готовить долго, много в выходные дни.

ВЕД: Як казала одна знайома: на носу выходные, готовим много и невкусно, чтобы хватило на два дня. Михайле Львовичу, я хотіла б зараз повернутися й пов’язати старше покоління Шлаферів — Вашого батька, і меншого — Вашого сина. Свого часу, коли Ви стояли перед вибором професії, він сказав: художник — це добре, але на хліб із маслом треба заробити іншою спеціальністю, і Ви пішли в будівельники. Що Ви сказали своєму синові, що він обрав Києво-Могилянку і, здається, політологію, факультет?

ШЛАФЕР: Да ну, ничего не сказал.

ВЕД: Ви вважаєте, що політологія — це якраз те, що зараз нагодує?

ШЛАФЕР: Нет, тут такая же самая ситуация, когда я занимался карикатурой и как-то никто и не представлял, что это такое. Когда он поступал в Могилянку, я спрашивал у друзей, кто такие политологи. Мы не знали, кто это, было ощущение, ну, что это общественная какая-то специальность политолог, а смысла в ней...

ВЕД: Наповнення..

ШЛАФЕР: ...Да, зачем это — непонятно. А когда уже на 1 курс он поступил, 2004 год, революция, и по телевизору эти стаи политологов появились, вдруг мы поняли, что это какая-то супер-модная профессия, которой можно заниматься, и это будет как у нас принято, в нашем поколении, кусок хлеба.

ВЕД: 7.47 ---... все в шоколаде..

ШЛАФЕР: А он когда закончил 4 год, бакалавр политологии, он сказал: я больше туда ни ногой. Я когда посмотрел, что такое политика и кто ею занимается, я этим в жизни больше не займусь. «Ну, а чем ты займешься?». Пошел на археологию. Мы ж опять со своей колокольни совковой: а в чем фокус археологии? Кто сейчас копает?

ВЕД: Может, он пошел на черные археологи?

ШЛАФЕР: Нет, он пошел на белые. Он говорит: можешь успокоиться, это будет в итоге магистр исторических наук, бакалавр общественных наук. А, ну тогда понятно...

ВЕД: Вже більш-менш зрозуміло...

ШЛАФЕР: Да, с нашей стороны спокойно в этом плане, я пошел по пути, что я ему доверяю, потому что, как бы, он поколение другое, рациональные, информированные, и они, как бы, сейчас в этом плане совершенно в пространсве ориентируются, потому ему виднее. А Могилянка? Ну, как бы, сам выбирал, сам поступал, и я доволен, что в общем-то выбор хороший был.

ВЕД: А в нього є сім’я, він одружений?

ШЛАФЕР: Нет.

ВЕД: Він дослухається до Ваших порад?

ШЛАФЕР: С его слов — да.

ВЕД: А з Ваших?

ШЛАФЕР: С моих — он их не спрашивает. Я стараюсь с советами лезть тогда, когда их спрашивают. Ну, там, наверное, как отец, хотелось, чтоб он спрашивал их побольше, но... Сейчас он начинает тихонько приходить к тому, что можно и спросить. Да, а вообще он такой самостоятельный товариш, который старается не напрягать по мелочам.

ВЕД: А в сенсі його якихось душевних пристрастей, його симпатій і т.д.... Ви поінформовані за його особисте життя, з ким зустрічається, чи собою щось ця людина являє, чи хотіли б Ви бачити цю людину в якості своєї невістки? Ви маєте вплив на цю сферу його життя?

ШЛАФЕР: Нет, я вообще сейчас как-то так... Относишься к этому глубоко по-философски, что лишь бы у него нормально жизнь проходила, активно, динамично и интересно, вот и все. А кто и что, я думаю, что он сам определится, того, что сейчас мы в какое-то время живем, вот то, что я говорил, понятно, но 26 лет вперед, и я от этого сбежал в свое время, то сейчас мы, как бы, хлебаем полной ложкой, что мы не знаем сегодня...

ВЕД: Зараз би хотілося такої стабільності...

ШЛАФЕР: ... то что будет завтра, да. Поэтому тут в плане диктовать, что-то сделать там на неделю вперед, я бы не стал, и пускай он в этом плане ориентируется. И я думаю, что выплывем.

ВЕД: У кожної людини є якісь плани, мрії і т.д. Але, мабуть, є якась така найзаповітніша мрія? У Вас то що?

ШЛАФЕР: Та, честно говоря, я так, наверное, устроен, что если ты, ну, от попробуй мысль чуть-чуть развить, получается так. Очень часто я занимался тем, что писал сценарии, разрабатывал какие-то мероприятия там, декорации, спектакли. И получается такая парадоксальная ситуация. Если ты запланировал мероприятие, расписал сценарий и его подготовил правильно, грамотно, то получается, ты уже это мероприятие заранее прожил, и оно заведомо тебе становится неинтересно, потому что ты наперед знаешь, как оно произойдет и чем оно закончится. И логика такая: ты нарисовал красивую картинку будущого, и для тебя это будущее уже состоялось. И тебе, когда будущее становится настоящим, тебе неинтересно, ты его уже пережил раньше. Так и тут: я не люблю думать о каких-то заветных мечтах, потому что как только заветная мечта исполнилась, вроде бы она уже и не заветная. У меня когда-то была заветная мечта попробовать ананас. Это по молодости. Я увлек своих друзей, они тоже мечтали, и после долгих таких мечт мне привезли из Комсомольска-на-Амуре 2 ананаса. 1 сгнил, второй сгнил на половину. И мы собрались, отрезали ту половину, которая осталась, честно, там 4 человека, съели по этому ломтику ананаса. И потом я понял, что мечта осуществилась и больше не о чем мечтать. И это подвигло на то, что лучше, как бы, ...

ВЕД: Но авокадо... Я мушу констатувати, що в розмові з вами час, мабуть, летить удвічі швидше. Тому 40 хвилин для такого цікавого співрозмовника, це все одно, що «плевок на песок», Ви знаєте, виражаючись образно. Тому я обіцяю, що ми з Вами обов’язово, не через великий відрізок часу зустрінемося знову, але зараз мусимо вже прощатися зі слухачами. Зазвичай наприкінці я прошу наших гостей розповісти або улюблену притчу, або пристойний анекдот.

ШЛАФЕР: Я, когда меня это просят рассказать, все вылетает из головы. Нет, не буду я притчи и пристойные анекдоты, я просто хочу, вот сейчас тоже подумал с ужасом: мы 40 минут говорили, и с высоты прожитых лет начинаешь понимать, что мы 40 минут, наверное, говорили ни о чем. Но было интересно общаться и хочется, чтоб слушателям было интересно слушать нашу беседу, потому что действительно, ты ж думаешь: вот тебя пригласили как интересного собеседника, а действительно ли ты настолько интересен слушателю, чтоб он не выключил там тумблер и не сказал: ну что это, сидит там какое-то чмо...

ВЕД: Я Вас розчарую, все одно, знайдете юзерів, як мінімум на сайті «Полтавщина», де буде викладено потім цей матеріал, які скажуть, якісь сиділи два чма. Так що не «обольщайтесь» на цю тему, «собака лает, караван идет».

ШЛАФЕР: Нет, это здорово, лишь бы сказали, а не сказали, что кто-то там языком молол, не о чем было даже слушать. Пускай. Найдуться, это нормально.

ВЕД: Є така цитата класна про «Что сказал Брамс своей музыкой? Да ничего. Но как великолепно, гениально мастерски он это делал». Будемо сподіватись, що комусь було цікаво в нашій з Вами компанії. Я нагадую, що сьогодні гостем радіостанції «Ваша хвиля» в передачі «Персона грата» був головний художник міста Михайло Львович Шлафер, і про решту іпостасей ви дізналися сьогодні з нашого ефіру, якщо слухали його уважно. Я, ведуча Інна Якобенко, прощаюся з вами, але не прощається радіостанція «Ваша хвиля». Залишайтеся з нами!