Единственный участник Нюрнбергского процесса вернулся в Полтаву

На церемонию по поводу юбилейной даты немецкой стороной был приглашен полтавчанин Иосиф Гофман — личный телохранитель Генерального прокурора УССР и главного обвинителя на процессе со стороны СССР Романа Руденко. Как оказалось, Иосиф Давидович единственный в мире человек, который участвовал в процессе и смог через 65 лет снова приехать в Нюрнберг.

Недавно Иосиф Гофман вернулся в Полтаву. Утомительные авиаперелеты туда-обратно для своих 85 лет он встретил достойно. Иосиф Давидович — активный для своих лет человек, график дня у которого довольно плотный.

— Иосиф Давидович, не могу ни начать наш разговор с довольно шаблонного вопроса. Если можно, то коротко расскажите о дате и месте вашего рождения. Чем занимались до войны?

— Я родился в селе Синихин Брод Первомайского района Одесской области. Случилось это 24 ноября 1925 года. До войны успел закончить 7 классов школы, кстати украинской. На момент войны было 15 лет. Отца сразу забрали в армию, но ни одной весточки мы от него не получили. Пропал без вести — такой официальный ответ. Тогда в плен попало 4 миллиона солдат. А если солдат еврей, то его судьба практически была предрешена.

Наша семья: моя мать, я и 4-летний брат Лёня жили в Николаеве. Когда немцы входили в город, я нашел брошенную лошадь, запряженную в бричку, и на ней мы выехали из Николаева. Дороги были забиты такими же беженцами, как и мы. Особенно страшно было на переправах. Немецкие самолеты сначала уничтожали мост через реку, а потом эту «людскую пробку» перед разрушенным мостом просто расстреливали. До сих пор помню ребенка, который просил есть у убитых родителей. А по всей дороге тогда стоял нестерпимый смрад от разлагающихся тел в придорожных канавах. Но нашей семье повезло, так как перед нами навели переправу военные. Так мы сначала оказались в Донецкой области, раньше областной центр назывался Сталино. Далее в товарном вагоне мы оказались в Астрахани. Там я устроился на работу на строительство железной дороги Астрахань-Кизляр. Возил землю тележкой. Хлеб давали только тем рабочим, кто выполнял норму. Поэтому в свои годы приходилось напрягать все свои силы. 400 грамм хлеба мать делила между мной и младшим братом. Чем питалась она — до сих пор удивляюсь. В 16 лет меня назначили бригадиром землекопов. В 17 лет добровольно написал рапорт, чтобы меня призвали в армию.

В декабре 1942 года я был призван в Симферопольское пулеметно-минометное училище, которое тогда находилось в Балаково Саратовской области. Кстати, там, в Балаково, производили презервативы, ещё до войны. Я был в пулеметной роте, носил станок от «Максима». В один день мы всем взводом подали рапорт, чтобы нас направили на фронт. Честно сказать, не потому что сильно хотелось на фронт, а чтобы закончились эти пытки с бесконечными учениями. Ведь я тогда был — одни кости, а станок от Максима весил чуть меньше, чем я сам. Но взводного тогда наказали за этот рапорт, мол, плохо воспитывает — и он принялся за нас с бОльшим рвением.

Помощь пришла от Сталина. И это единственный момент, за который я могу сказать ему спасибо. Его решением всё наше училище оказалось на фронте. Так я стал рядовым 9-ой пехотной роты, 3 батальона 271 гвардейской, впоследствии Берлинской, дивизии, которая входила в состав 8-й Сталинградской армии. То, что я стал «сталинградцем», потом оказалось для меня судьбоносным, но об этом далее. Я стал разведчиком в составе взвода полковой разведки. Входил в группу захвата. В июне 1943 года стал старшим группы. Вот так, разведчиком, и дошел до Берлина. 

— Кстати, сейчас есть версии, что Берлин брать не нужно было, достаточно было окружить его. 

— Выскажу лично моё мнение. Берлин можно было взять, как взяли Кенигсберг, после осады. Но победила точка зрения Жукова — брать штурмом. Но знаете, как говориться: «хорошо быть умным, как моя жена потом». Пехота залегла на Зееловских высотах и сдвинуться с места не могла — сразу смерть. Или от пулемета или от пули снайпера. Поэтому Жуков отказался от канонов военного искусства и принял решение — брать высоту танками. Приказ был выполнен. Уличные бои в Берлине описать трудно. Поэтому я лично никогда не пою песню «А значит нам нужна одна победа, мы за ценой не постоим». Её только фронтовики имеют право петь. Потому что вот секунду назад ты говоришь с товарищем, а секундой позже он падает мертвым на землю, а палец его по инерции нажимает на курок.

Вот если бы вам предложили работу, но сказали, что сегодня один из работников будет убит, но кто именно неизвестно. Согласились бы вы на такую работу? Пели бы потом, что за ценой не постоите? А в Берлине приходилось брать штурмом каждый дом, потому что немцы сопротивлялись как смертники. 300 тысяч наших солдат тогда полегло.

— А разговоры о массовых изнасилованиях? Извините, конечно, за вопрос, но вы один из немногих очевидцев штурма Берлина.

— Я скажу так. Разные были немцы, разные были и советские солдаты. Один зашел к немке, но не застал её дома. Изнасиловал несовершеннолетнюю дочь. Этого солдата расстреляли по решению трибунала. Это нам зачитали приказом.

Продолжение следует...

Ян ПРУГЛО, «Полтавщина»