Интервью с беженцем из Лисичанска: Увы, надежд на лучшее не осталось
Беженец коротко рассказал о событиях в Лисичанске с февраля по конец июля
«Полтавщина» давно хотела найти для интервью беженцев с Донецкой и Луганской областей, поинтересоваться у них о причинах переезда и нюансах с «акклиматизацией», но на официальном уровне они очень закрыты и просто бояться контактировать с кем-либо. Недавно автор строк, находясь на летней площадке одного из кафе, услышал за соседним столиком дискуссию. Стало понятно, что двое мужчин приехали из Луганской области, из города Лисичанска. Чуть позже удалось разговорить одного из них. Так как он наотрез отказался называть свое имя, для удобства назовем его Артемом, род деятельности — частный предприниматель.
— Артем, расскажите, пожалуйста, о событиях в Лисичанске в феврале-марте этого года?
— Город жил своей жизнью, но начиная с марта начались акции протеста. Каждые выходные в центре собиралось 2-3 тысячи людей (для 100-тысячного города это много), которые требовали предоставить региону больше полномочий, провести административную реформу, передать право избирать губернатора, разоружить незаконные формирования.
— То есть, вы видели себя в составе Украины?
— Да, никакого сепаратизма не было, ведь традиционно Луганск жил своей жизнью и хотел только, чтобы ему ничего не навязывали из Киева. Но вот в мае, после событий в Одессе, Мариуполе, началась радикализация протеста, в Соледаре были разграблены военные склады, часть оружия была взята у милиции, так как многие милиционеры перешли на сторону ополчения.
— А можно ли рассказать о референдуме 15 мая, насколько он был легитимен и законен?
— Конечно, референдум был не идеален в техническом плане. Можно было и за родственников проголосовать, но списки избирателей были, очереди на избирательных участках присутствовали. А насчет законности... Так ведь и выборы президента проводились без процедуры импичмента Януковичу...
— Кстати, о выборах президента, вы голосовали?
— А президентских выборов у нас не было, участки не были открыты, избирательные комиссии не работали, не прошли выборы.
— Артем, как работали городские службы?
— Нормально работали, в штатном режиме, общественный транспорт тоже работал. Городская власть работала, спасибо ей.
— Бандитизм, мародерство присутствовали?
— В начале мае было это все. Останавливали и грабили машины, грабили магазины. Но потом ополчение во взаимодействии с милицией это прекратили. Помогали и донские казаки атамана Козицина.
— Кстати, о казаках. Это граждане России, много ли было в городе граждан с российским гражданством?
— Я в паспорта не смотрел, казаки открыто о себе заявили. Думаю, что именно россиян в ополчении процентов 10. А вот чеченцев не видел вообще.
— За счет чего они жили, зарплата была?
— Снова же — вопрос не ко мне, насколько я слышал, ополченцам выплачивали зарплату в 3 тыс грн. Многих ведь сократили на предприятиях, других зарплат у них не было.
— Когда в город пришла война?
— 22 мая обстреляли пригород — Новодружеск. 2 июня был авиаудар по заводу «Пролетарий», 15 июля в селе Лозовая — по аварийно-спасательной части, 18-19 июля — по Лисичанскому НПЗ, он долго горел. Вообще, артудары были очень жесткие. 5 дней обстреливали из РСЗО «Град», из САУ «Акация» и «Гиацинт». Население переместилось в подвалы и бомбоубежища. Брали с собой воду, теплые вещи и ночевали там, практически круглосуточно там жили, потому что на поверхности могли запросто убить. Тогда отряды Мозгового ушли, в городе остались только казаки. Начался обстрел центра города, где раньше были базы ополчения, по зданиям СБУ, прокуратуры и военкомата. Пострадала жилая застройка. В общем, когда пропала вода, газ, электричество, а потом и связь, когда магазины закрылись (единицы только работали), мы на семейном совете решили, что жить здесь невозможно и решили уехать из родного города. Доехали до Северодонецка, он уже контролировался украинской армией. На вокзале огромная очередь, которые хотели уехать в Харьков, но автобуса не было, диспетчер объяснила, что водители просто не хотят выезжать на маршрут. Один из 20 таксистов согласился меня, мою мать и собаку везти до Купянска за 1000 грн. Всего поездка обошлась в 1,5 тыс грн. Таксист говорит, что просто захотел заработать, хотя на каждые 99 поездок приходится одна такая, сотая, когда у тебя могут отобрать машину.
— Почему в Полтаву?
— Насколько мы слышали от знакомых, здесь нет войны.
— А работа?
— С работой сложно, её мало, хотя найти можно, на первое время надо устроиться, чтобы получить какие-то средства.
— Вы обращались в госоорганы за помощью?
— Мы с матерью боимся, потому что слышали, что власть планирует делать что-то вроде фильтрации. А мы им вдруг покажемся неблагонадежными, и что?
— У меня вертится на языке вопрос, но, наверное, вы не ответите на него правдиво. А вы участвовали в «ополчении»?
— Я скажу честно — нет, я гражданский человек и до сих пор считаю, что свои политические взгляды нужно отстаивать политическим, законным путем — путем выборов, путем референдумов. Но, понимаете, в нынешних условиях, своего представительства в Киеве я не вижу. Кто политически меня защитит? Если никто (а воевать я не собираюсь), то мы с семьей подумываем выехать в Россию.
— А квартира в Лисичанске?
— Там осталась бабушка, продавать пока не спешим, потому что недвижимость сейчас стоит копейки.
— Артем, как я понял, вы не принадлежите к сторонникам новой власти, но есть ли в Лисичанске люди, которые думают не так как вы?
— Есть, некоторые на Майдане были, но я лично сомневаюсь в их искренности, думаю, заработать хотели. Есть и партии соответствующие, но они малочисленны и конкурируют с друг другом, единства у них нет.
— Какой-то минорный разговор у нас вышел. Все так плохо?
— Мне хотелось бы, чтобы было хорошо, но, увы, надежд на лучшее лично у меня не осталось. Сейчас на все смотрю, как на временное.
, «Полтавщина»