Родившаяся в Припяти: После аварии на ЧАЕС мы все живем второй раз

Со дня аварии на Чернобыльской АЭС прошло 27 лет. Полтавчане и представители власти возложили цветы к Мемориалу жертвам трагедии, сказали много пафосных слов, но на следующий день об этом и забыли. Но есть люди, для которых боль трагедии не умолкает никогда. И это не только ликвидаторы, платившие жизнями и здоровьем за спасение страны от радиации. Это еще и обычные жители Припяти, которые попали в водоворот катастрофы навсегда изменившей их жизнь. Чтобы узнать, что они пережили, «Полтавщина» встретилась с одной из бывших жительниц Припяти Ксенией Никитчук, которой на момент эвакуации было 13 лет.

— Ксения, расскажите, что вы помните о катастрофе?

— Помню два хлопка один за другим, и потом как будто что-то посыпалось по асфальту. Утром проснулись, все в порядке. А из моего окна, если через лес смотреть, то видно станцию, и дорогу, которая к ней вела. Так вот, эта дорога была полита какой-то жидкостью. Мы выглядываем из окна, ничего не понимаем, что происходит, тишина. Сосед мой, который на атомной работал, и по идее должен был знать ситуацию, понятия ни о чем не имел. Говорит, авария случилась, а что, как, почему — неизвестно... Ну авария и авария, мало ли, что там произошло, и что делать никто не в курсе. Мы с мамой на базар пошли, а там в глаза бросилось, что нет машин, и вообще людей практически нет. Стоит одна машина белорусская, и женщина, которая на ней приехала, нам рассказывает, что никого не пускают в город, и они какими-то окольными путями пробрались на базар поторговать. Говорит это из-за аварии, которая произошла на атомной. Вообще это все было настолько дико, и главное ощущения серьезности ситуации, что есть какая-то опасность, не было. Мы вернулись, помню, еще в магазин заходили, потом в аптеку. Аптекарь своей дочке звонила, говорила: «Ты не открывай окна!». Мы тогда на нее как на чудную посмотрели, чего не открывать, погода-то классная... В общем для нас жизнь текла своим чередом. А вечером над городом стали летать вертолеты, стало понятно, что что-то происходит, но информации у нас никакой не было. Под вечер приехали «скорые», и стали во дворах людям раздавать таблетки. Название лекарства нам не называли, просто говорили, что надо выпить и все. Наверное, йод был или что-то в этом роде. Раздавали определенное количество на семью, и у себя в журналах отмечали, в какие квартиры раздали. Мама, как по-советски воспитанный человек, говорит: «А вдруг это какая-то диверсия? Может людей просто потравить хотят, и таблетки эти нельзя пить...». Позвонили знакомому энергетику, спросили пить или не пить, что делать. Он сказал налить пару капель йода на стакан и выпить, будет тот же эффект. Выпили мы этой воды и легли спать. Наутро в воскресение проснулись, день как день, единственное — папу на работу вызвали, хотя как бы выходной был. Он тогда на овощебазе был завскладом. Приходит он в обед и говорит, что там сказали радио включить и ждать. А там говорят, что не волнуйтесь, сохраняйте спокойствие, на станции произошла авария, возьмите денежку, документы, какую-то одежку, чтобі на 3 дня хватило. Выедете, за это время в городе проведут дезактивацию, потом возвращаетесь и живете, как и прежде. Все так и сделали, никто и не подозревал, что это навсегда. Подвезли под каждый дом по автобусу, пришли дозиметристы померяли уровень в подъезде (нам естественно ничего не сказали). Потом погрузились в автобусы, милиционер пересчитал всех по квартирам и поехали.

— Контролировали, чтобы в квартире никто случайно не остался?

— Да. Но животных в основном оставляли, и котов и рыбок и птичек. Еды и воды им оставляли. И представьте как эти животные потом долго и мучительно умирали... Меня тогда поразил один момент, у нас во дворе жила собака эрдельтерьер, и он в толпе при эвакуации потерял хозяина. Забегает в автобус, а у него слезы в глазах стоят. Люди так заволновались по-соседски, где хозяин надо найти, потом смотрим — он таки увидел, подбежал, мы успокоились, все на месте.

— Ехали быстро?

— На окружной дороге образовалась пробка, и получилось так, что мы стояли как раз напротив реактора. Не выпускали из города потому, что не могли решить, что делать, радиация ведь зашкаливала... Вроде и не положено выпускать при такой радиации, а обрабатывать нечем. Вот и получилось, что пока распоряжение дали, мы под реактором полтора часа простояли. Рассмотрели, как оно там развалено, и самое главное — понимания серьезности опасности не было. Люди себя абсолютно адекватно вели, никакой паники не было. Никто даже не думал, что мы уезжаем навсегда. Потом, когда через время поняли, что никогда не вернемся, стало жутко. Жутко, что не будет ничего из той жизни — ни книжек, ни игрушек, ни фотографий, ни воспоминаний. Через год, помню, родителям разрешили поехать забрать документы и фотографии. Вот благодаря этому у меня теперь фотографии есть. А многие не ездили, не забирали, так там все и осталось. Можно сказать старая и новая жизнь...

— А куда привезли и где разместили?

— Привезли в какой-то совхоз, деревню точно не помню, Обуховичи вроде... Председатель совхоза собрал жителей и сказал: как хотите, а надо расселить. Нас распределили, думали ведь на 3 дня, а по прошествии недели начали скандалить. Но их понять можно, зачем им с чужими людьми жить. Одно дело на 3 дня помочь людям, и совсем другое — жить с ними. Мы сами стали ходить, говорить: или что-то делайте или верните нас обратно. Деньги ведь кончаются, мы же не станем на шее у чужих людей сидеть. В школу там, помню, ходили, ощущение как будто отравленные — такой вкус железа во рту...

— В школу в этом же селе ходили?

— Ну, конечно, мы же были пионеры, как же иначе. Так вот идешь, ноги ватные и так спать хочется, что ощущение на дорогу упал бы и спал. Во рту сухо, привкус железа... Нас там, помню, собрали и сказали: «Вряд ли вы вернетесь. Но вы же пионеры, честные должны быть, напишите, у кого какие оценки были, мы вам табеля выдадим». И что характерно — практически все честно и написали. Сейчас люди проще на это смотрят. И вот ходим каждый день в центр села, там дозиметристы, мальчики молодые меряют радиацию, говорят, зашкаливает, надо стираться. Стираемся, приходим на следующий день — меряют — опять зашкаливает, опять стирайтесь. А толку стирать, вода колодезная ведь радиацию не смывает. Слава Богу, ехал мимо секретарь ЦК КПУ Щербицкий (наверное, Москва требовала личного присутствия на станции), и что-то у них с колесом случилось. Люди обступили его с претензиями, давайте, мол, делайте что-нибудь, или назад отправляйте или дальше куда-то, но так сидеть уже невозможно. Он говорит назад нельзя, а насколько надолго здесь вас оставить придется — не знаю. Пригнали потом товары по сниженным ценам и по 15 рублей на семью на еду (одежду бесплатно давали).

— А после двух недель?

— А после приехали какие-то начальники, и сказали, что детей разбирают по детским лагерям, а родители куда хотят (кто к родственникам, а кто еще куда-нибудь). Нас, детей, собрали, вывезли в пионерлагерь под Киевом, помыли, выдали чистую одежду и отправили кого в «Артек», кого в «Молодую гвардию». Там я пробыла 3 месяца, пока родители меня нашли и забрали. Где-то в середине сентября я снова попала в Киев, устроили меня там в школу. Потом дали направление на Полтаву, дали подъемные: 4 тысячи на папу, 3 на маму и полторы тысячи на детей. Казалось бы, много, но если учесть, что не было ничего и все надо покупать, то это ничто. Приехали в Полтаву. Дом еще строился, и еще немного пожили в общежитии троллейбусного управления, где родители устроились работать. Я тогда пришла к выводу, что человек все может пережить, если у него есть крыша над головой.

— А как на здоровье радиация отразилась?

— У меня еще осенью 1986-го началось резкое ухудшение здоровья, головные боли были дикие, ноги горели огнем. Как лечить нас — толком никто не знал, а потому, по сути, мы были подопытными кроликами. Попробуем так, потом так... Плюс был дан приказ правительством, не признавать, что болезнь наступила вследствие воздействия радиации. Потому среди ликвидаторов тогда было много самоубийств — люди не выдерживали такого отношения. Здоровья не стало...

— Как Вы думаете, если бы не дай Бог, трагедия подобного масштаба произошла в наше время, государственная система справилась бы лучше?

— Если советская была не на высоте, а она была гораздо прочнее и сильнее, чем сегодняшняя, то сейчас я даже не знаю как справлялись бы... Может, закрыли бы город, чтоб люди оттуда не выехали, и проблема сама собой бы решилась-погибли бы, и всё...

Владислав ЕВТУШЕНКО, «Полтавщина»